Стихи цикла «Пересмешник»
Лось заблудился.
Он бежал по городу.
И страшен был асфальт его ногам.
Лось замирал,
Надменно вскинув морду
Навстречу фарам,
Крикам
И гудкам.
В обиде тряс скульптурной головой.
То фыркал,
То глядел на мир сердито.
Гудели как набат его копыта,
И боль его неслась по мостовой.
А город все не отпускал его...
И за домами лось не видел леса.
Он на людей смотрел без интереса,
Утрачивая в страхе торжество.
И, как в плечо,
Уткнулся в старый дом.
А над столицей просыпалось утро.
И кто-то вышел и сказал:
— Пойдем...—
И было все так просто и так мудро.
И, доброту почувствовав внезапно,
За человеком потянулся лось.
И в ноздри вдруг ударил милый запах,
Да так, что сердце в радости зашлось
Вдали был лес...
И крупными прыжками
К нему помчался возбужденный лось.
И небо,
Что он вспарывал рогами,
На голову зарею пролилось.
В лесу гуляя, шум я вдруг услышал,
Взглянул назад, и всё оборвалось:
Набат копыт стараясь сделать тише,
За мною гнался возбужденный лось!
Я побежал! Я побежал конкретно!
И зашумел ветвями дикий лес!
Всё было ясно! Было всем заметно,
Что лось ко мне питает интерес!
О, эта ночь не будет мной забыта!
Как можно объяснить в словах кошмар?
Стучали за спиной его копыта,
Глаза сверкали дальним светом фар!
Он изрыгал проклятья мне на горе,
Стучал в стекло скульптурной головой!
- Мужик, ты что заснул на светофоре?
Эй, лось, ты там ваще ещё живой?
И чтоб меня заставить шевелиться,
Раз не внимал я фарам и гудкам,
Мне там же, на окраине столицы,
Шофёры надавали по рогам!
Из воды выходила женщина,
удивленно глазами кося.
Выходила свободно, торжественно,
молодая и сильная вся.
Я глядел на летящие линии…
Рядом громко играли в «козла»,
но тяжелая белая лилия
из волос ее черных росла.
Шум и смех пораженной компанийки:
«Ишь ты, лилия — чудеса!» —
а на синем ее купальнике
бились алые паруса.
Шла она, белозубая, смуглая,
желтым берегом наискосок,
только слышались капли смутные
с загорелого тела — в песок.
Будет в жизни хорошее, скверное,
будут годы дробиться, мельчась,
но и нынче я знаю наверное,
что увижу я в смертный мой час.
Будет много святого и вещего,
много радости и беды,
но увижу я эту женщину,
выходящую из воды…
Гениальным стихом изувечена,
Удивленно глазами кося,
Из окна выпадала женщина;
По фрагментам, и, в общем, не вся.
Притяженьем земным не отпущена,
Она падала в пальцы молвы,
И смотрел я на лес запущенный,
Что торчал из её головы.
А когда она, крепкозубая,
Натянув на бедро пальто,
Приземлилась, соседи грубые
Перестали играть в лото.
Много видел я: сущего, вещего,
Но сквозь годы из сотен картин
вспомню я, как хромая женщина
За чернилами шла в магазин.
Я ехала домой, душа была полна,
Неясным для самой, каким-то новым счастьем.
Казалось мне, что все с таким участьем,
С такою ласкою глядели на меня.
Я ехала домой… Двурогая луна
Смотрела в окна скучного вагона.
Далёкий благовест заутреннего звона
Пел в воздухе, как нежная струна…
Раскинув розовый вуаль,
Красавица-заря лениво просыпалась.
И ласточка, стремясь куда-то вдаль,
В прозрачном воздухе купалась.
Я ехала домой, я думала о вас,
Тревожно мысль моя и путалась, и рвалась,
Дремота сладкая моих коснулась глаз.
О, если б никогда я вновь не просыпалась…
Ключи отняв, домой,
Под крики: «ты пьяна!»
Друзья меня в такси сажали с возмущеньем.
Но мне казалось, будто с восхищеньем
Прохожие глядели на меня.
Я не хочу домой…
Зачем вы со стола
Меня стащили, мне не дав раздеться?
Не дав канкану ярко разгореться,
А я ведь ослепительна была.
А я хотела петь,
Мне тесен был корсаж,
Двурогая луна, как бабочка, кружилась.
Таксист внезапно заложил вираж,
И всё, что съела я, на волю устремилось.
Другим бухгалтерам не ставили в вину
Прилив бесстрашия, восторга и азарта.
С тяжелой головой я отхожу ко сну –
И так кончается моё 8 марта…
