Я болею. Валяюсь в постели.
Грелкой ноги стараюсь согреть.
И мне снится сон – про туннели,
По которым ползает Смерть.
Деловито,
в солдатской каске,
Как минёр во вьетнамском аду,
она шашек тротиловых связки
Поправляет, сопя,
на ходу.
Она длинным идёт коридором,
И блуждает нечасто зазря
(Ориентир – это след, на котором
Нервно корчится луч фонаря);
И то плещет
по трубищам гулким,
То рычит в темноте, словно зверь,
Но всё рыщет по закоулкам,
И всё ищет закрытую дверь.
И ползёт,
матерясь и потея
В тупиках,
но внезапно, в упор
Она видит дверь, и за нею
Слышит чей-то живой разговор.
И тогда, в ветеранской
манере,
Она тихо, без суеты,
Подползает к закрытой двери,
А закрытая дверь – это ты.
И сгружает свои вещички,
Открывает флягу – попить,
и по старой солдатской привычке
Позволяет себе закурить.
Каску сняв,
чешет жёлтое темя,
тряпкой грязь отирает с рук,
Выставляет на таймере время
И стучится к тебе: - Тук-тук-тук!..
Осенний лес.
Мотор ревёт натужно.
Листва красна,
как языки собак.
Взрывая мхи,
кусты,
ручьи
и лужи,
Мы движемся
(багажник перегружен!)
вперёд? –
возможно;
А возможно, кружим
с патронами, с оружием –
мы кружим…
мы кружим-кружим-кружим,
и вот так
проходит три часа!
Дождь с дворниками спорит;
На! - Вот твоя «унылая пора»!
Гудят, качаются, дождю
угрюмо вторя,
Деревья.
Псиной пахнут свитера.
Шипение кургузых чёрных раций.
По животу противно пот течёт.
И душно так, что для галлюцинаций
Условия все созданы;
и вот,
Там, где желтел дрожащий лист осины,
Я вижу радиации значок,
Растяжку – вместо нити паутины,
А вместо зажигания – зрачок
мутанта,
Неподвижный и багровый.
В болотной жиже пни, как упыри.
Из тёмных недр брусничного покрова
всплывают мухоморов пузыри.
Я вижу: оторвавшись от погони,
Рогатый демон где-то вдалеке
Злодейством заклейменные ладони
отмыть пытается в загаженной реке.
Всё это сны…
Я сплю, забыв заботы,
Умаявшись – под тихий звон дождей.
Ноябрь возвращается с охоты
По лисьим шкурам скошенных полей.
В блестящий век
шикарных иномарок,
В век хайпа и потугов на успех,
Читатель!
От меня прими в подарок
Короткую историю о тех,
кто в это волчье время вечной драки
Хранили море у себя внутри,
Предпочитая книгам Кийосаки
Романы лётчика
де Сент-Экзюпери.
Жрецы открытий,
неба,
акварелей!
Я к вам храню сердечное тепло -
Кто не скучает,
кто всегда при деле;
К тем, кто способен в косточке макрели
Увидеть самолётное крыло*;
Ко всем поэтам, преданным надежде,
К тем, в ком горит небесная свеча,
К тем чудакам, что ждут на побережье
Явления зелёного луча**.
Писатели, подвижники, поэты,
Печальные и верные мечте***! –
Я ясно вижу ваши силуэты
На рифмами истерзанном листе.
И снова слышу отзвук дум высоких****,
Идей и книг, что нужно перечесть.
Поверх моих всплывают ваши строки,
Как откровенье и благая весть.
В неоновой раме огня
Пепельная картина;
Неба холодного глина,
Вывеска бледного дня.
День бьётся в силках бессонно,
Он слаб,
он устал,
он замёрз;
Он – парень из фильма Бессона,
и нота из музыки «Дорз».
Стынет пустая аллея,
И словно зовут за собой
Герои Анри Вернея,
Ветер и дальний прибой.
Жизнь – восковая актриса
«Уездного города N»,
Я слушаю песни «Алисы»
И с Цоем жду перемен.
Еще жду нечаянной встречи,
Той, что должна мне помочь
Раскрасить асфальтовый вечер
И длинную тёмную ночь.
Хроническое безделье,
Случайный постельный рай,
И утренний привкус похмелья,
И красный гремящий .
трамвай
Размешано время в коктейле.
Голые ветви в окне.
Я засыпаю в апреле,
И просыпаюсь к зиме.
Мечутся листья каштана
меж театральных колонн,
словно вода из-под крана,
льется сквозняк из окон.
Остановили движенье
Стрелки часов на стене,
Я вижу свое отраженье
В октябрьском темном окне.
