Стихи цикла «Русский мир»
Он тянется длинным жалом,
Тянется вниз к бороде.
Смотрит поэт из-под плитки,
А рифмы - думаю вдруг! -
Висят, как утюг на нитке…
Хотя!.. Почему утюг
Должен висеть?
И при чем здесь
Нитка? - хотелось бы знать!
Может быть, это попытка
Образно передать
Идею судьбы, над которой
Дамокловым грозным мечом
Свисает утюг тяжелый,
Хотя он вообще ни при чем.
Утюг лишь предмет быта,
И здесь он вмурован в цемент
Приметой полузабытой
Эпохи,
И как элемент
Декора
Не смотрится хуже,
Чем лампа и кафель печи,
Почтовые ящики, лужи,
стекло, что кусками торчит
В раме облезлой и старой;
Рисунок мечты-корабля,
Джинсы, коньки и гитара…
И - завершенности для:
Патрицианок стОлы.
А это, скажите, кто?
Никто - рукава и полы
Вросшего в камень пальто…
Пустые, без ног, галоши.
Будущее в дыму.
Всем ты не станешь хорошим -
Это еще никому
не удавалось и прошлым
Проще питаться уму.
Поэтому так спокоен
Плешивый наш супермен.
Листьев осенних обои
Отваливаются от стен.
Что вы хотите - бумага;
Ноябрь уходит, и с ним
Уходят
звук тихого шага
И сигаретный дым.
Наверное, это шутка:
Стена во дворе за углом,
На ней телефонная будка,
Надпись «Фонтанный дом».
Вывернуто наружу
Беспомощных туч нутро,
Что-то разлито по лужам,
Что-то налито в ведро.
Невское небо уныло,
Но в мокрых разбитых очках
Есть непреклонная сила,
И на бетонных щеках,
Сработанных быстро и грубо,
Борозды.
Только слёз
Нет;
Твердо сложены губы,
С горбинкой еврейский нос
Подобен кривому кинжалу,
Что достают по нужде.
на улице ветер,
или дождь,
или снег,
или чёрт,
да следы трубочистов с наганами;
папиросная струйка течёт,
чтоб смешавшись с дождем и туманами,
и впитав ленинградскую грязь
и студеную темень Фонтанки,
превратиться в чернильную вязь,
превратиться в печатные гранки;
и в страницы,
Что, говоря,
Будут руки жечь
и дымиться
То словами угрюмой блудницы,
То – насельницы монастыря;
То надменностью королевы,
То невнятицами рабы,
Что вплетает в свои напевы
Боль и слёзы горячей мольбы.
В горе гордая чёрная Муза,
Она верит, что не умрёт;
как под взглядом Горгоны Медузы,
Начинающий экскурсовод,
Что влюблен в её профиль и плечи,
Будет снова и снова убит,
Будет вечно сбиваться с речи,
и тогда механический гид
(безотказная гарнитура!)
его сменит,
и будет он
во дворе неподвижной фигурой
опираться на чёрный клён.
Чёрный клен.
Небо мрачно.
Полпятого.
Никого в целом городе, кроме
беспризорниц-ворон
И
Ахматовой,
И табачного дыма в проеме
неприкаянного окна,
расположенного на третьем
этаже,
где, закрывшись, одна
в своей келье –
едва «в кабинете»
не сказал! –
то-то было б смешно;
не спеша, она пишет при свете
слабой лампы –
и в келье темно,
неуютно;
